Поэтический флэшмоб

[Ляо Чжай]

Так же, как и с художественным - отмечаетесь в комментариях, получаете поэта, ищете его стихотворение, которое вам нравится больше всего, и постите у себя. Давайте распространять прекрасное.)

От  Фея-лошадь в оранжевых шнурках мне достался Редьярд Киплинг. Отличный выбор, кстати - он здоровский.)

Баллада о "Боливаре"

Баллада о "Боливаре", перевод А. Долинского.

Снова мы вернулись в порт - семь морских волков.
Пей, гуляй, на Рэдклиф-стрит хватит кабаков.
Краток срок на берегу - девки, не зевай!
Протащили "Боливар" мы через Бискай!

Погрузились в Сандерленде, фрахт - стальные балки,
Только вышли - и назад: скачет груз козлом.
Починились в Сандерленде и поплыли валко:
Холодрыга, злые ветры, бури - как назло.

Корпус, гад, трещал по швам, сплевывал заклепки,
Уголь свален на корме, грузы - возле топки,
Днище будто решето, трубы - пропадай.
Вывели мы "Боливар", вывели в Бискай!

Маяки нам подмигнули: "Проходи, ребята!"
Маловат угля запас, кубрик тоже мал.
Вдруг удар - и переборка вся в гармошку смята,
Дали крен на левый борт, но ушли от скал.

Мы плелись подбитой уткой, напрягая душу,
Лязг как в кузнице и стук - заложило уши,
Трюмы залиты водой - хоть ведром черпай.
Так потрюхал "Боливар" в путь через Бискай!

Нас трепало, нас швыряло, нас бросало море,
Пьяной вцепится рукой, воет и трясет.
Сколько жить осталось нам, драли глотки в споре,
Уповая, что господь поршень подтолкнет.

Душит угольная пыль, в кровь разбиты рожи,
На сердце тоска и муть, ноги обморожены.
Проклинали целый свет - дьявол, забирай!
Мы послали "Боливар" к черту и в Бискай!

Нас вздымало к небесам, мучило и гнуло,
Вверх, и вниз, и снова вверх - ну не продохнуть,
А хозяйская страховка нас ко дну тянула,
Звезды в пляске смерти освещали путь.

Не присесть и не прилечь - ничего болтанка!
Волны рвут обшивку в хлам - ржавая, поганка!
Бешеным котом компас скачет, разбирай,
Где тут север, где тут юг, - так мы шли в Бискай!

Раз взлетели на волну, сверху замечаем.
Мчит плавучий гранд-отель, весь в огнях кают
"Эй, на лайнере! - кричим. - Мы тут загораем,
Вам, салаги, бы сюда хоть на пять минут!"

Тут проветрило мозги нам порывом шквала
"Ну-ка, парни, навались, румпель оторвало!"
Старый шкипер заорал: "Ворот закрепляй!"
Без руля, на тросах, мы прошли Бискай!

Связка сгнивших планок, залитых смолой,
Приплелась в Бильбао, каждый чуть живой.
Хоть не полагалось нам достичь земли,
Мы надули Божий Шторм, Море провели.

Снова мы вернулись в порт, семь лихих ребят
Миновали сто смертей, нам сам черт не брат
Что ж, хозяин, ты не рад, старый скупердяй,
Оттого что "Боливар" обманул Бискай?

От  Badb Catha мне достался Владимир Набоков. Честно говоря, я и не знал, что он писал такие чудесные стихи. Вот, например, "Элегия" совершенно прекрасна:

Элегия

Элегия

Я помню влажный лес, волшебные дороги,
узорные лучи на дышащей траве...
Как были хороши весенние тревоги!
Как мчались облака по вольной синеве!
Сквозная стрекоза, мой жадный взор чаруя,
легко покоилась на освещенном пне.
Со струнами души созвучья согласуя,
чудесно иволга сочувствовала мне:
я чутко различал в зеленой вышине --
то плач прерывистый, то переливы смеха.
Березы, вкрадчиво шумящие вокруг,
учили сочетать со звуком точный звук,
и рифмы гулкие выдумывало эхо,
когда, средь тишины темнеющего дня,
бродя по прихоти тропы уединенной,
своими кликами даль мирную дразня,
я вызывал его из рощи отдаленной.

И вообще, вот у кого Есенину бы поучиться:

Берёза в Воронцовском парке

Берёза в Воронцовском парке

Среди цветущих, огненных дерев
грустит береза на лугу,
как дева пленная в блистательном кругу
иноплеменных дев.

И только я дружу с березкой одинокой,
тоскую с ней весеннею порой:
она мне кажется сестрой
возлюбленной далекой.

 Capt.Spitfire Pinkamena Hayabusa предложила мне Веру Инбер. Выбрать, признаюсь, было довольно-таки сложно - немного не моего формата стихи.)
Но вот "О мальчике с веснушками" - очень понравилось.)

О мальчике с веснушками

Бывают на свете
Несчастные дети.
Ребенок — ведь он человек.
Веснушек у Боба
Ужасно как много,
И ясно, что это навек.

Ресницы и брови
Краснее моркови,
Глаза, как желток. А лицо —
Сплошная веснушка,
Как будто кукушка
Большое снесла яйцо.

Кто зло, кто без злобы
Смеется над Бобом.
Соседская лошадь — и та,
Впрягаясь в тележку,
Скрывает усмешку
Особым движеньем хвоста.

И Боб, это зная,
Робеет, хотя и
Ни в чем остальных не глупей.
Он первый из школы
Усвоил глаголы
И нрав десятичных дробей.

Ведь как бы иначе
Решал он задачи
Для девочки с ближней скамьи
Для маленькой Дороти
С бантом на вороте,
Из строгой-престрогой семьи.

И Дороти, ради
Ответа в тетради,
Сулит ему дружбу по гроб.
Но после урока
Домой одиноко
Уходит веснушчатый Боб.

И думает: кто же
К нему расположен,
Понятно, из тех, кто не слеп.
Как выбиться в люди,
И как же он будет
Себе зарабатывать хлеб.

И, лежа в постели,
Грустит,— неужели
Он так-таки в цирк не пойдет,
Где звери и маги,
Которые шпаги
Глотают, как мы — бутерброд...

Но как-то на крыше
Прочел он афиши,
Что фирме Дринкоутер и Грей
Нужны для рекламы
Мужчины и дамы
С веснушками, и поскорей.

Пришел он последний.
Все стулья в передней —
Все занято было сплошь, но
Напрасная проба,—
С веснушками Боба
Тягаться им было смешно.

Дринкоутер и Грей
Поглядел из дверей
На Боба и был восхищен.
Другие веснушки
Шепнули друг дружке,
Что, видно, прием прекращен.

Условия были:
Помесячно или
Полдоллара в день и еда
Из лучшей колбасной.
Спросили: «Согласны?»
И Боб им ответил, что да.

И профили Боба
По ниточке строго
В длину разделили, как флаг.
Один для контраста
Намазали пастой,
Другой же оставили так.

И стало понятно,
Что рыжие пятна
Теперь уже снега белей.
«Леченье приятно,
Образчик бесплатно
На складе Дринкоутер и Грей.

Поверьте успеху!»
И вот на потеху
Всем людям и всем лошадям,
Решимости полон,
Двухцветный пошел он
По улицам и площадям.

Пускай посторонние
Люди и кони
Смеются. Ему нипочем.
Полдоллара — это
Такая монета,
Что в цирк он пройдет богачом.

Но даже в столице —
Стотысячелицей —
Хотя и не часто, но ведь
Бывают же встречи
Такие, что лечь и —
Немедленно же умереть.

И Боб, как картофель
Отрезавший профиль
И на день продавший купцу,
С тактичной, хорошей
Соседскою лошадью
Встретился мордой к лицу.

И в сторону Бобью
Взглянув исподлобья,
Та лошадь заржала смеясь:
«Да это не Боб ли?»
И даже оглобли
Присели от хохота в грязь.

И Боб, уничтоженный,
Обмер до дрожи,
И профиль — не тот, а другой,
Стал розовым очень
От этой пощечины,
Данною честной ногой.

И красный, толкая
Дома и трамваи,
Срывая с одежды плакат
С различными пломбами,
Пестрою бомбой
Влетел он в аптекарский склад.

«Дринкоутер и Грей!
Пред лицом лошадей
Позорно порочить людей!
Мне денег не надо,
Нужна мне помада!
Прощайте, Дринкоутер и Грей.

Я вынесу стойко
Хоть голод, какой кол-
басою меня ни корми!»
И с гордой осанкой,
Без денег, но с банкой
Боб вышел и хлопнул дверьми.

Судьба — лотерея:
Дринкоутер и Грея
Скосили плохие дела,
А Бобу не цирк, а
Веснушечья стирка
Гораздо важнее была.

И с этого часа
Он староста класса,
Он ставит спектакли зимой.
И девочку Дороти,
Лучшую в городе,
Он провожает домой.

А вот  AnnetCat предложила Льюиса Кэррола. Говорят, его творчество было по большей части посвящено стёбу над абстрактной логикой математиков - ну и пусть, стихи все равно получились весёлые.)

Бармаглот

Бармаглот. Перевод Д. Орловской

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

О бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,
А в глуще рымит исполин -
Злопастный Брандашмыг.

Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.

Он стал под дерево и ждет,
И вдруг граахнул гром -
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!

Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы - стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч.

О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

 Cavendish демократически предложил мне выбрать из Омара Хайама, Ли Бо и Бродского, и... Хм, Ли Бо, я выбираю тебя!

Смотрю на водопад в горах Лушань

Смотрю на водопад в горах Лушань (перевод А. Гитовича)

За сизой дымкою вдали
Горит закат,
Гляжу на горные хребты,
На водопад.
Летит он с облачных высот
Сквозь горный лес –
И кажется, то Млечный Путь
Упал с небес.

Храм на вершине горы

Храм на вершине горы (перевод А. Гитовича)

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

Провожу ночь с другом

Провожу ночь в другом (перевод А. Гитовича)

Забыли мы
Про старые печали –
Сто чарок
Жажду утолят едва ли.
Ночь благосклонна
К дружеским беседам,
А при такой луне
И сон неведом,
Пока нам не покажутся,
Усталым,
Земля – постелью,
Небо – одеялом.

 Сарт напомнил мне об Олеге Ладыженском, в связи с чем:

Касыда о ночной грозе

Касыда о ночной грозе

О гроза, гроза ночная, ты душе - блаженство рая,
Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,

Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,
Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?

Не встававший на колени - стану ль ждать чужих молений?
Не прощавший оскорблений - буду ль гордыми прощен?!

Тот, в чьем сердце -- ад пустыни, в море бедствий не остынет,
Раскаленная гордыня служит сильному плащом.

Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на востоке, безнадежно обольщен.

Только мне -- влюбленный шепот, только мне - далекий топот,
Уходящей жизни опыт - только мне. Кому ж еще?!

Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!

 Мёртвый мертвец предлагает Тараса Шевченко, чему я очень рад, потому что у него замечательные стихи.)

В неволі тяжко, хоча й волі

В неволі тяжко, хоча й волі...

В неволі тяжко, хоча й волі,
Сказать по правді, не було.
Та все-таки якось жилось.
Хоть на чужому, та на полі…
Тепер же злої тії долі,
Як бога, ждати довелось.
І жду її, і виглядаю,
Дурний свій розум проклинаю,
Що дався дурням одурить,
В калюжі волю утопить.
Холоне серце, як згадаю,
Що не в Украйні поховають,
Що не в Украйні буду жить,
Людей і господа любить.

Тарасова нiч

Тарасова нiч

На розпутті кобзар сидить
Та на кобзі грає;
Кругом хлопці та дівчата —
Як мак процвітає.
Грає кобзар, виспівує,
Вимовля словами,
Як москалі, орда, ляхи
Бились з козаками;
Як збиралась громадонька
В неділеньку вранці;
Як ховали козаченька
В зеленім байраці.
Грає кобзар, виспівує —
Аж лихо сміється...
«Була колись гетьманщина,
Та вже не вернеться.
Було колись — панували,
Та більше не будем!
Тії слави козацької
Повік не забудем!

Встає хмара з-за Лиману,
А другая з поля;
Зажурилась Україна —
Така її доля!
Зажурилась, заплакала,
Як мала дитина.
Ніхто її не рятує...
Козачество гине;
Гине слава, батьківщина;
Немає де дітись;
Виростають нехрещені
Козацькії діти;
Кохаються невінчані;
Без попа ховають;
Запродана жидам віра,
В церкву не пускають!
Як та галич поле криє,
Ляхи, уніати
Налітають,— нема кому
Порадоньки дати.
Обізвався Наливайко —
Не стало Кравчини!
Обізвавсь козак Павлюга
За нею полинув!
Обізвавсь Тарас Трясило
Гіркими сльозами:
«Бідна моя Україно,
Стоптана ляхами!»
Україно, Україно!
Серце моє, ненько!
Як згадаю твою долю,
Заплаче серденько!
Де поділось козачество,
Червоні жупани?
Де поділась доля-воля,
Бунчуки, гетьмани?
Де поділися? Згоріло
А чи затопило
Синє море твої гори,
Високі могили?
Мовчать гори, грає море,
Могили сумують,
А над дітьми козацькими
Поганці панують.
Грай же, море, мовчіть, гори!
Гуляй, буйний, полем!
Плачте, діти козацькії,—
Така ваша доля!
Обізвавсь Тарас Трясило
Віру рятовати,
Обізвався, орел сизий,
Та й дав ляхам знати!
Обізвався пан Трясило:
«А годі журиться!
А ходім лиш, пани-брати,
З поляками биться!»

Вже не три дні, не три ночі
Б'ється пан Трясило.
Од Лимана до Трубайла
Трупом поле крилось.
Ізнемігся козаченько,
Тяжко зажурився,
А поганий Конецпольський
Дуже звеселився;
Зібрав шляхту всю докупи
Та й ну частовати.
Зібрав Тарас козаченьків —
Поради прохати:
«Отамани товариші,
Брати мої, діти!
Дайте мені порадоньку,
Що будем робити?
Бенкетують вражі ляхи -
Наше безголов'я».
«Нехай собі бенкетують,
Нехай на здоров'я!
Нехай, кляті, бенкетують,
Поки сонце зайде,
А ніч-мати дасть пораду,—
Козак ляха знайде».

Лягло сонце за горою,
Зірки засіяли,
А козаки, як та хмара,
Ляхів обступали.
Як став місяць серед неба,
Ревнула гармата;
Прокинулись ляшки-панки —
Нікуди втікати!
Прокинулись ляшки-панки,
Та й не повставали:
Зійшло сонце — ляшки-панки
Покотом лежали.

Червоною гадюкою
Несе Альта вісти,
Щоб летіли крюки з поля
Ляшків-панків їсти.
Налетіли чорні крюки
Вельможних будити;
Зібралося козачество
Богу помолитись.
Закрякали чорні крюки,
Виймаючи очі;
Заспівали козаченьки
Пісню тії ночі,—
Тії ночі кривавої,
Що славною стала
Тарасові, козачеству,
Ляхів що приспала.

Над річкою, в чистім полі,
Могила чорніє;
Де кров текла козацькая,
Трава зеленіє.
Сидить ворон на могилі
Та з голоду кряче...
Згада козак гетьманщину,
Згада та й заплаче!»
Умовк кобзар, сумуючи:
Щось руки не грають.
Кругом хлопці та дівчата
Слізоньки втирають.

Пішов кобзар по улиці —
З журби як заграє!
Кругом хлопці навприсядки,
А він вимовляє:
«Нехай буде отакечки!
Сидіть, діти, у запечку,
А я з журби та до шинку,
А там найду свою жінку,
Найду жінку, почастую,
З вороженьків покепкую».

запись создана: 13.03.2014 в 14:36

@темы: Предания седой старины, Стихи тысячи поэтов, За страсть к горам смеюсь я над собою...

Comments

[Golden Sphinx]

Подпишусь. И постараюсь быть дисциплинированнее, чем с картинами.

[Madra rua]

Отличный выбор, кстати - он здоровский.)

ишшо бы
а чего это вы только одно стихотворение повесили? Игорь Васильевич, завсить - плохое чувство! )))

[Хельмут фон Морунген]

Я тебе вот эту вещь кину... ну можно сказать как ответ...

Не стоит котиков стрелять у русских командор

СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ
Перевод В. и М. Гаспаровых
В японских землях, где горят
бумажные фонари,
У Бладстрит Джо на всех языках
болтают и пьют до зари.
Над городом веет портовый шум,
и не скажешь бризу, не дуй!
От Иокогамы уходит отлив,
на буй бросая буй.
А в харчевне Циско вновь и вновь
говорят сквозь водочный дух
Про скрытый бой у скрытых скал,
Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,
а «Штральзунд» стоял против двух.
Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор.
Не смейте котиков стрелять у русских Командор!
Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,
Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.
Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,
А после неведомой тропой уходят опять в моря.
Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,
И пазори играют в ночи, пока шумит метель.
Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог,
Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.
Но бабы любят щеголять и платят без помех,
И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.
Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,
Но даст американец-вор им сто очков вперед.
Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,
И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.
(Они давно известны всем — «Балтика», «Штральзунд», «Сполох»,
Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)
Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,
И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.
Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-богу, куш не плох,
Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел «Сполох».
Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —
Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт
Забывши стыд, как кролик в кусты, «Балтика» скрыла снасть,
И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое красть.
Но не успели они забрать и часть добычи с земли,
Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:
На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол,
От соли была труба бела, но дым из нее не шел.
Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,
И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».
(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь,
Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть)
«Сполох» не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед;
Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:
«Нас взяли на пушку, поймали на блеф — или я не Том Холл!
Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел!
Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,
Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!
Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна,
Но знаю я «Штральзунд» его наизусть — по обводам это она!
Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видал
Бостон, Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —
В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —
С липовыми пушками, с брезентовою трубой!
Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,
И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»
И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,
И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.
Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,
И вот услыхали: скрежещет цепь — «Штральзунд» якорь свой выбирал.
И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел.
«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»
Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож
«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!
Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,
А божий закон и людской закон — не северней сороковых!
Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть!
За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть».
Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки —
Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.
По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа,
Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа.
Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева —
Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два.
Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?
Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.
Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил —
Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.
На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,
Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.
А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине,
И каждый думал «Если вздохну — первая пуля мне».
И вот они услыхали хрип — он шел, туман скребя, —
То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя.
«Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке,
А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке.
И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей,
И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей.
Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел,
Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!»
Том Холл стоял, опершись на брус: «Ты сам твердить привык:
Божий закон и людской закон — не северней сороковых!
Предстань теперь пред божий суд — тебе и это честь!
А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть».
Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет,
И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.
И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем,
Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, — нас дьявол зовет вдвоем.
Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,
И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.
Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.
Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти! Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход!
Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!»
Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,
И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.
И было слышно, как борта терлись шов о шов,
Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.
Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать лет
Море пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?
Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб, —
Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп?
Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди
Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!»
И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,
И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.
Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков,
И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.
И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь,
И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь,
И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел, —
И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел.
Легкий бриз в парусах повис между высоких рей,
Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф.
И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.
«Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним».
Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,
И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:
«Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь.
Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь!
«Балтика», «Штральзунд» и «Сполох», шкуры делить на троих!
Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.
На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь,
Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.
Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души, —
На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.
Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу!
И пусть есиварские девки за Тома поставят свечу.
И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах —
На отмели заройте меня, как Беринга, в песках.
А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей, —
И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!..»
Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах.
Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:
С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне
В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.
В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск.
Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —
Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой!
Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,
Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.
А в Иокогам е сквозь чад твердят,
сквозь водочный дух вслух
Про скрытый бой у скрытых скал,
Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,
а «Штральзунд» стоял против двух.

[Ляо Чжай]

Golden Sphinx, тебе -мой любимый хулиган Алексей Константинович Толстой.)

[Ляо Чжай]

Фея-лошадь в оранжевых шнурках, какая же это зависть, я просто выбрал самое-самое.)
Хельмут фон Морунген, отличная, но очень грустная баллада(

[Хельмут фон Морунген]

Ляо Чжай, Ну вот именно она счас в iujkjdt крутится, в отличие от Афганского цикла

[Badb Catha]

Можно и мне поэта?

[Madra rua]

*вот Вам еще, возьмите, пожалуйста)


МИРОВАЯ С МЕДВЕДЕМ Перевод А. Оношкович-Яцына

Ежегодно, схватив винтовки, белые люди идут
Маттианским проходом в долины поохотиться там и тут.
Ежегодно сопровождает беспечных белых людей
Матун, ужасный нищий, забинтованный до бровей.

Беззубый, безгубый, безносый, с разбитой речью, без глаз,
Прося у ворот подаянье, бормочет он свой рассказ -
Снова и снова все то же с утра до глубокой тьмы:
"Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы".

"Кремень был в моей винтовке, был порох насыпая в ствол
Когда я шел на медведя, на Адам-зада я шел.
Был последним мой взгляд на деревья, был последним на снег
мой взгляд,
Когда я шел на медведя полвека тому назад.

Я знал его время и пору, он - мой; и дерзок, и смел,
Он ночью в маисовом поле мой хлеб преспокойно ел.
Я знал его хитрость и силу, он - мой; и тихонько брал
Овец из моей овчарни, пока я крепко спал.

Из каменной пещеры, где гордых сосен ряд,
Тяжелый от обеда, бежал медведь Адам-зад,
Ворча, рыча, бушуя, вдоль голых диких скал.
Два перехода на север - и я его догнал.

Два перехода на север - к концу второго дня
Был мной настигнут Адам-зад, бегущий от меня.
Был заряд у меня в винтовке, был курок заранее взведен
Как человек, надо мною внезапно поднялся он.

Лапы сложив на молитву, чудовищен, страшен, космат,
Как будто меня умоляя, стоял медведь Адам-зад.
Я взглянул на тяжелое брюхо, и мне показался теперь
Каким-то ужасно жалким громадный, молящий зверь.

Чудесной жалостью тронут, не выстрелил я... С тех пор
Я не смотрел на женщин, с друзьями не вел разговор.
Подходил он все ближе и ближе, умоляющ, жалок и стар,
От лба и до подбородка распорол мне лицо удар...

Внезапно, безмолвно, дико железною лапой смят,
Перед ним я упал, безликий, полвека тому назад.
Я слышал его ворчанье, я слышал хруст ветвей,
Он темным годам оставил меня и жалости людей.

С ружьями новой системы идете вы, господа,
Я щупал, как их заряжают, они попадают всегда.
Удача - винтовкам белых, они приносят смерть,
Заплатите, и я покажу вам, что может сделать Медведь.

Мясо, как головешка, в морщинах, в шрамах, в узлах -
Матун, ужасный нищий, угощает на совесть и страх.
"Заберитесь в полдень в кустарник, его подымите там, -
Пусть он бушует и злится, идите за ним по пятам!

(Заплатите - надену повязку.) Наступает страшный миг,
Когда на дыбы он встанет, шатаясь, словно старик,
Когда на дыбы он встанет, человек и зверь зараз,
Когда он прикроет ярость и злобу свинячьих глаз,

Когда он сложит лапы, с поникшей головой.
Вот это минута смерти, минута Мировой".
Беззубый, безгубый, безносый, прося прохожих подать,
Матун, ужасный нищий, повторяет все то же опять.

Зажав меж колен винтовки, руки держа над огнем,
Беспечные белые люди заняты завтрашним днем.
Снова и снова все то же твердит он до поздней тьмы:
"Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы."

Хельмут фон Морунген,
отличная баллада, спасибо! я раньше не слышал

[Ляо Чжай]

Фея-лошадь в оранжевых шнурках, спасибо.))
Badb Catha, пусть будет Абу Абдаллах Рудаки.)

[AnnetCat]

Мяур, я тоже хочу поэта)

[Ляо Чжай]

AnnetCat, прекрасно - пусть это будет... Ммм... Так хочется загадать Готтхольда Лессинга, но его стихи так сложно найти в русском переводе! Так что пусть будет Шиллер.)

[Хельмут фон Морунген]

Ляо Чжай, Ну а мне поэта?

[Ляо Чжай]

Хельмут фон Морунген, хорошо, тебе достается, почему бы и нет, Игорь Северянин.)

[AnnetCat]

Ляо Чжай, упс) пойду шерстить Шиллера)

[Редиска Кэп]

мау. давай тоже кого нить

[Ляо Чжай]

Capt.Spitfire Pinkamena Hayabusa, тебе - обожаемый мной Синь Цицзи.)

[Редиска Кэп]

*потащила к себе*

[Madra rua]

Ляо Чжай,

хорошо, тебе достается, почему бы и нет, Игорь Северянин.)

простите, Игорь Васильевич, я не мог удержаться)))

[Ляо Чжай]

Фея-лошадь в оранжевых шнурках, смейтесь-смейтесь, Александр Александрович.)

[Madra rua]

Ляо Чжай, эх, надо было Вам вместо Киплинга кого другого загадать))
а по Сереже вы зря проехались, у них с Набоковым и стиль разный, и цели, и восприятие. Да и эпоха

[Ляо Чжай]

Фея-лошадь в оранжевых шнурках, мне просто не нравится Есенин, признаю.)

[Jumper]

А мне например

[Ляо Чжай]

Jumper, Фёдор Тютчев, например.)

[Idiots Lantern]

Ляо Чжай, в нелюбви к Есенину вы не одиноки ))

[Ляо Чжай]

nicklausse_muse, а вот, скажем, Роберт Рождественский?)

[Idiots Lantern]

Ляо Чжай, я его плохо знаю, если честно. но то что знаю как-то не того.

Будь, пожалуйста, послабее. Ну-ну.

[Cavendish]

Отсыпьте )

[Ляо Чжай]

Cavendish, тебе - Квинт Гораций Флакк.))

[Cavendish]

Ляо Чжай, лихо )

[Ляо Чжай]

Cavendish, а ты что думал, будешь тут шутки шутить с любителем античной поэзии?)