Приговор, I

[Ляо Чжай]

Для Имира, без сантиментов.

Глава первая в которой читатель знакомится с Вэньчжоуским палачом - генералом Шуан Ганем, а также узнает о ходе войны между Мань и Чу и предложении чен-сяна Юй Цзяня.

Безмолвие - странное состояние для княжеского дворца. Полный министров, писарей, евнухов, наложниц и родственников правителя, дворец полнился и звуками - самыми разными, от стонов наслаждения на женской половине до официальных, строго протоколированных речей, обычных для тронного зала. И все же безмолвие проникало за эти стены, притом гораздо чаще, чем хотелось бы этого князю и его придворным. Чужеродная пелена тишины окутывала залы и переходы, перемещалась от чертога к чертогу, скользила мрачной тенью и словно сковывала параличом всех, кому несчастливилось оказаться на пути у человека, вокруг которого и распространялся этот ореол холода, мрака и безмолвного ужаса.
Шуан Гань, тай-вэй, Генерал-покоритель Востока, командующий конницей и колесницами, Чжанчженьский хоу. Так его называли в глаза, а за глаза те, что посмелее, шептали: "Палач Вэньчжоу идет! Вэньчжоуский мясник здесь!" - а менее смелые и думать о нем боялись, и вместо того замыкались в своем маленьком мирке, где не было никакой войны между Мань и Чу, а были только тихие и не очень радости дворцовой жизни.
Шуан Гань миновал Зал Высочайшей Мудрости - и смолкли пересуды между писарями, копировавшими княжеские указы, дабы распространить их по всему уделу. Стоило генералу показаться в Чертоге Равноденствия, как тут же погрузились в тишину обычно охочие до сплетен жрецы и гадатели. Своим появлением в Залах Весенних Ветров он заставил умолкнуть говорливых наложниц его княжеского высочества, а в Павильоне Солнца и Звезд смолкли скрипучие голоса отставных министров - и только древний старик Дань Чжан долее остальных тихо смеялся какой-то шутке, но и этот звук вскоре сник. Наконец, Шуан Гань достиг Зала Небесного Спокойствия, где Ань-ван, велением Неба правитель удела Мань, имел обыкновение проводить заседания государственного совета.
- Прибыл господин тай-вэй, Чжанчженьский хоу Шуан Гань, - возвестил главный церемониймейстер, и генерал с поклоном вошел в чертог правителя. Правила предписывали ему отдать свой меч специальному чиновнику, передвигаться полубегом и пасть ниц перед князем, но он не сделал всего этого, как не делал десятки раз до того. А если и были подле князя чиновники, которых возмутил меч Шуан Ганя, оставшийся в ножнах, его неторопливый шаг и одно лишь только преклоненное колено, возражать никто из них не осмелился - безмолвие охватило всех, и нарушил воцарившуюся тишину сам тай-вэй:
- Я, Гань, прибыл из приграничного округа Дунчжоу. Нижайше кланяюсь блистательному правлению и испрашиваю высочайшего дозволения представить Его Княжескому Высочеству доклад о военных действиях против злодеев из Чу.
Ань-ван, пожилой уже человек, устало протянул руку в церемонном жесте. Когда-то давным давно наставник сказал ему, что правитель должен быть подобен незыблимой горе, дабы служить опорой подданным и всему государству, но где там - под взглядом Шуан Ганя Ань-ван чувствовал себя ничтожнейшей из букашек.
- Тай-вэй Шуан Гань, - сказал он, - мы дозволяем тебе представить двору твой доклад. Можешь говорить.
- Благодарю великодушного правителя и клянусь быть честным во всем перед ним и Небесами, - ответил Шуан Гань, и все министры обратились в слух, - В двенадцатый день четвертого месяца сего года многомудрый и добродетельный Ань-ван, законный владыка уделов Мань и Чу, отдал мне, Ганю, высочайшее повеление собрать войска чжухоу и во главе десяти тысяч воинов отправиться в поход, дабы покарать дерзких разбойников, поднявших мятеж в землях Чу, захвативших и разоривших множество городов, обративших в пепел селения, убивших множество людей высокого и низкого звания, а также самовольно, беззаконно и против воли Неба провозгласивших себя правителями удела Чу. Сим докладом уведомляю Его Княжеское Высочество, что четырежды сошелся в сражении с бандами мятежников - один раз на реке Айхэ, один раз у озера Дунху и дважды у заставы Улингуань. С величайшей радостью уведомляю Его Княжеское Высочество, что Небеса даровали мне, Ганю, победу во всех четырех сражениях, силы мятежников разгромлены и отброшены, и теперь их жалкие остатки скрываются в горах. Застава Улингуань в наших руках, оба берега Айхэ также, и инженеры уже наводят мосты, чтобы мы в любое время могли переправить в Чу наши колесницы. Войска возводят лагеря и полевые укрепления, точат клинки и укрепляют оси колесниц, дабы при первой же возможности продолжить наступление, захватить города Чжунин и Наньай, а затем уже двинуться к столице удела Чу и выгнать оттуда самозванца, именующего себя Хуэй-ваном, дабы он, побитый и униженный, пал ниц перед Вашим Княжеским Высочеством и молил о пощаде и милосердии.
Ань-ван разгладил свою седую бороду, прежде чем распорядиться об оглашении указа, который он заготовил тотчас же, как только узнал о крупных победах своего военачальника. В былые годы, когда горячность и невежество молодости оберегали его от суровой реальности, он только радовался бы успехам в войне, которую начал еще его отец, но теперь чувства его были в смятении. Быстрое возвышение Шуан Ганя, резня в Вэньчжоу, трусость министров и, главное, предчувствие новой войны, той, что непременно начнется после того, как окончится текущая, пугали его, и страх, этот медленный яд, заполнил сердце Ань-вана, изгнав оттуда радость. И все же, он долго уже был правителем княжества, и потому не со страхом ответил Шуан Ганю, а с улыбкой:
- Мы, Ань-ван, в высшей степени довольны твоей службой, тай-вэй Шуан Гань, и потому представляем тебя к государственной награде. Тай-ши, огласите мой указ.
- За ратные подвиги и заслуги перед страной, - начал тай-ши Пу Сюэр, - тай-вэй, Чжанчженьский хоу Шуан Гань удостаивается титула генерала, оберегающего границы. Кроме того, тай-вэю, Чжанчженьскому хоу Шуан Ганю жалуется пятнадцать цзиней золота, пятнадцать цзиней серебра, а также шелковые ткани, золоченая колесница, алебарда и знамя с бунчуком. Помимо этого, Чжанчженьскому хоу Шуан Ганю дозволяется торжественно въехать во главе войска в столицу с оказанием княжеских почестей. Так постановил шестого дня шестого месяца сего года многомудрый Ань-ван, велением Неба законный правитель уделов Мань и Чу.
Тай-ши умолк, и на некоторое время вновь воцарилась тишина: Шуан Гань как будто взвешивал в уме свою награду. Чиновники и министры уже начали беспокоиться, хотя и не смели проявлять тревогу в открытую - вдруг знаменитый полководец счел награду недостаточной и теперь гневается? Или напротив, решил, что ему излишне льстят, и тем оскорбился? Увы, ни движением, ни взглядом не выдавал Шуан Гань свое настроение - усы и борода его не топорщились ни от гнева, ни от самодовольства, стоял он молча, голову держал прямо, а глаза - полуприкрытыми. Ввергнутые в уныние непроницаемым видом полководца, недаром прозванного палачом, государственные мужи потупили свои взоры. Только лишь двое, помимо Шуан Ганя, сохранили спокойствие. Одним был Ань-ван - он меланхолически рассудил, что нечего ему беспокоиться прежде, чем генерал что-нибудь скажет, а к добру или к худу будут его слова - что за дело? Ведь поделать-то с ним, выходит, ничего уже и нельзя, слишком могуч стал Шуан Гань даже для самого правителя.
Вторым же, кого молчание генерала не повергло во мрак уныния, был чен-сян Юй Цзинь. Смолоду крутившийся в сфере государственного управления, этот совсем еще не старый человек, казалось, знал всё обо всех, случалось, задолго предсказывал большие и малые победы и поражения, а временами подолгу пропадал и носа не казал ко двору, но зато когда появлялся все-таки на службе, то непременно с радостными вестями. Неудивительно, что такой человек, не достигнув еще и сорокалетнего возраста, стал правой рукой Ань-вана и его чен-сяном. А спокоен Юй Цзинь остался от того, что, как ему думалось, он знал о чем думает Шуан Гань. И когда генерал, наконец, заговорил, первый министр понял, что он абсолютно прав.
- Ваше Княжеское Высочество! - молвил Шуан Гань, - Нет в мире правителя более милостивого и справедливого, нежели Вы, и потому-то я, ничтожный Гань, не могу принять от Вас ни наград, ни почестей - ведь это значило бы ответить несправедливостью на Вашу справедливость. В самом деле, могу ли я сидеть в столице и праздновать, когда дело, начатое мной, не закончено? Войска чуских мятежников разгромлены, но не уничтожены, Хуэй-ван унижен, но еще жив, жители Чу получили знамение, но не встали на истинный Путь. Потому молю великодушное правление отложить награды и торжества, а вместо того повелеть мне, Ганю, вернуться в войска и закончить начатое полной и безоговорочной победой.
Даже тайные недоброжелатели Шуан Ганя издали восхищенные возгласы - можно отказаться от золота и серебра, но чтобы отложить торжественный въезд в столицу - для этого решимость нужна величайшая. Ань-ван, хоть и не оставили его опасения, был очень доволен такой верностью генерала своему делу, и хотел уже было изречь соответствующий указ, но первым заговорил Юй Цзинь:
- Будет ли дозволено блистательным правлением маньскому чен-сяну выступить со встречным предложением? - вопросил он.
- Можешь говорить, - сказал Ань-ван, а про себя отметил, что не напрасно назначил Юй Цзиня чен-сяном - чтобы остановить рвущегося на границу главнокомандующего нужно не только быть не робкого десятка, но и предложить что-то действительно стоящее. Вот что, к вящему удовольствию Ань-вана, предложил Юй Цзинь:
- Всем нам известны ратные подвиги генерала Шуан Ганя, - сказал чен-сян, - Его великие победы и произведенные им невероятные завоевания, а также то, что последние его подвиги окончательно решили исход войны с чускими мятежниками в нашу пользу. Армии их разбиты, города едва защищены, приграничные заставы и переправы теперь полностью в наших руках. Господин тай-вэй хочет завершить начатое, начав финальное наступление, и его можно понять. Однако я, Цзинь, осмелюсь напомнить блистательному правлению, что война, о которой идет речь, с небольшими перерывами длится уже тридцать лет. Уделы Мань и Чу обескровлены, черноголовые ропщут, некому возделывать землю и пасти скот, некому обжигать горшки. Все так или иначе теперь связаны с войной - или сами вступили в войска, или делают оружие и доспехи для воинов, а хозяйство страны держится только на стариках и женщинах. Как бы нам таким отношением к государственным делам не прогневить Небо. Между тем, войну можно было бы закончить и быстрее, и проще, и без потерь, если бы только мы наступлению на восточных границах предпочли наступление на фронте дипломатическом. Вот какое письмо я получил не далее как сегодня из Пинлиня. Писано оно было лично предводителем чуских мятежников в присутствии самозванных чен-сяна, тай-ши, шан-шу, сы-ту и сы-куна удела Чу. Вот что там говорится, - тут Юй Цзинь достал из рукава бумагу, и зачитал письмо следующего содержания, - "Я, Хуэй-гун, владетель Чу, в слезах и смятении пишу эти строки царственному родичу моему, маньскому Ань-вану, дабы умолить его прекратить кровопролитие и братоубийство. Выражаю готовность обсудить условия мира, сколь бы тяжкими для Чу они ни были." Прошу всех присутствующих заметить, - продолжил свою речь Юй Цзинь, - Что в письме этом чуский вожак не величает себя Хуэй-ваном, а только лишь гуном посмел назваться, не выказывает он, как в прошлых письмах, притязаний на удел Мань, и только лишь владетелем Чу себя называет, тем самым как бы утверждая себя в подчиненном положении. Немного давления, толика великодушия и небольшая демонстрация силы - и он сам нам сдастся, тем самым многолетняя война будет окончена, под Небесами установится мир и порядок, и земли наши будут процветать в гармонии и изобилии. Посему, нисколько не умаляя подвигов и заслуг господина тай-вэя, я, Цзинь, прошу Ваше Княжеское Высочество распорядиться о начале мирных переговоров, ибо мудрейший из мудрых, Лао-цзы, сказал: "Храбрый и воинственный погибает, храбрый, но не воинственный, остается жить."
Юй-цзинь замолчал, Ань-ван же просветлел и преисполнился радости, и только угрюмый вид Шуан Ганя удержал его от оваций и восторженных возгласов.
- Мы склонны к прекращению кровопролития и переговорам, - сказал Ань-ван со сдержанной улыбкой, - Но что же на это ответит наш тай-вэй?
А о том, что ответил Шуан Гань, повествует следующая глава.

@темы: Дао, Ляо Чжай берется за перо, Передо мною что ни день, то схватка меж Мань и Чу на муравьиной куче...

Comments

[Arya Blackwater]

Труды твои заставляют работать мозг и отгоняют унылые мысли. Жду продолжения =)

[Ляо Чжай]

Ура, тебе понравилось! Завтра начну вторую главу.)

[DragonShy]

1) под кат. Будь сдержан и милостив к тем, кто с планшета, им пролистывать
2) не забудь напомнить мне взять тебя на игру по этой чортовой китайщине. В 15 будет. По Олди, мессия очищает диск
3) неплохо

[Ляо Чжай]

1) убрал. Все время забываю, что не только картинки могут быть большими.)
2) напомни прочитать эти книжки. И ДАДАДА, ДАЙТЕ МНЕ ИГРУ ПО КИТАЩИНЕ!
3)

[Анри Хэлла]

Ииииии!!! Какая классная штука! Даже не на Троецарствие похоже, а на Трое Храбрых - потому что не такое занудное. И сам дух китайской литературы передан
Пиши еще!)))

[AnnetCat]

Ляо Чжай, это чудесно, я с нетерпением жду продолжения!

поймала пару блох

Поймала пару блох)

если бы только мы только наступлению на восточных границах предпочли наступление на фронте дипломатическом

- второе "только" вкралось)

ни сколько не умаляя подвигов

- нисколько, слитно

[Ляо Чжай]

Youka Tomo, Оно еще и не занудное! Ура!))) Пойду писать еще.)
AnnetCat, о, спасибо, все поправил.)

[Анри Хэлла]

Ляо Чжай, оно классное! И политическое *_*

[Ляо Чжай]

Youka Tomo, давно хотел написать что-нибудь с политикой.)

[Анри Хэлла]

Ляо Чжай, ну дык получается! Буду ждать продолжения))) Давно я китайщины не читала))