Глава I
читать дальшеЛетом 16** года Сид Ахмет Бененхели держал путь в славный город Брюгге, куда его пригласил давний его знакомый и корреспондент Фродеригус Нунциус.
В своем письме Нунциус советовал Сиду отправиться морем, потому как во владениях французского короля, через которые пролегал сухопутный путь в Бельгию, в то время были беспорядки и волнения, связанные с многочисленными крестьянскими восстаниями, религиозной войной и полнейшей несостоятельностью короля Франсуа как правителя. Его власть была настолько слабой, что в народе он был известен не иначе, как Франсуа Бестолковый. Нунциус также предупреждал своего товарища относительно коварства и нетерпимости французов: дескать, они все непомерные гордецы, оголтелые расисты, и соваться к ним уроженцу Мавритании – значит напрашиваться на неприятности. Фродеригус расписал в своем послании все тяготы и лишения, которые испытывали путники на дорогах французского государства, да так красочно, что, попади это письмо в руки человека постороннего, тот подумал бы верно, что автор вовсе не Францию описывает, а самое настоящее Чистилище, а то и нижние круги ада. В общем, Нунциус ратовал за то, чтобы волшебник – а Бененхели был волшебником – сел на корабль в Ла-Корунье, и добрался морским путем до самого Брюгге.
Сид Ахмет Бененхели не любил корабли. Более того, он боялся их, и старался всячески избегать. Причиной того страха были не штормы и не бури, не русалки, не сирены, и даже не чудовищный Фаститокалон, которым жены моряков пугали своих детей, когда те проказничали. Сид Ахмет Бененхели страдал сильнейшей морской болезнью, и от того боялся взойти на борт какого бы то ни было судна – даже если на водоеме царил полнейший штиль, и посудина было устойчива, как гора Арарат.
Потому, приняв во внимание предостережения Фродеригуса Нунциуса и памятуя о своих взаимоотношениях с водным транспортом, Сид Ахмет Бененхели постановил, что наиболее благоразумным с его стороны решением будет отправиться в Бельгию не морским и не сухопутным путем, а по воздуху, тем более, что Сид Ахмет Бененхели был обладателем замечательного ковра-самолета. Таковой по тем временам считался среди колдунов и волшебников скорее роскошью, нежели средством передвижения. Однако, Бененхели частенько летал на нем, ибо прибегать к помощи метлы, столь любимой ведьмами и некоторыми чернокнижниками, он считал для себя невозможным, потому как не пристало благочестивому мусульманину, коим Сид Ахмет себя почитал, носиться туда-сюда промеж облаков на том, чем обыкновенно подметают полы. Прибегнуть же к помощи волшебных животных, как то: грифонов, гигантских орлов, драконов и прочих летающих бестий, он не мог по причине того, что для этого требовалась изрядная сноровка, каковой Сид Ахмет Бененхели не обладал по причине своего почтенного возраста. Парить же над землей на красивом, достаточно большом, но оттого не менее изящном ковре-самолете старый мавр считал превеликим удовольствием.
Внимательный читатель, верно, уже задается вопросом: как же так получилось, что Сиду Ахмету Бененхели, страдавшему, по уверению автора этой истории, сильнейшей морской болезнью, доставляли удовольствие полеты под облаками, да не на чем-нибудь, а на ковре-самолете? Ведь в небе его, верно, укачивало во много крат сильнее, чем укачивало бы в самом утлом суденышке в самый свирепый морской шторм. На это автор может лишь пожать плечами, да ответить, что причины сего интереснейшего явления ему неведомы, равно как неведомы они почтенному Ма Ляну, с чьих слов записано данное повествование. Да и сам многомудрый Бененхели никак эту странность объяснить не смог, и на вопрос вышеупомянутого Ма Ляна только лишь недоуменно развел руками и сказал, что на все воля Аллаха.
Автор также хочет обратить внимание читателя на то, что болезнь, которая в данной истории упоминается, недаром, видно, названа морской, а не воздушной, и если глубокоуважаемый читатель будет распылять свое драгоценное внимание на подобные мелочи, то он рискует проглядеть нечто, для восприятия повествования действительно важное.
Так или иначе, восемьдесят восьмой год своей жизни Сид Ахмет Бененхели встретил в небе над Аквитанией. Июльское утро выдалось солнечным, безоблачным и безветренным – и от того очень жарким. Ковер-самолет неспешно скользил по небу метрах в двадцати над землей, двое его пассажиров безмятежно дремали, лишь изредка пробуждаясь для того, чтобы отогнать от себя любопытных птиц, которые пытались выяснить, что это за непонятная штуковина вторглась в их небесные владения.
Вторым пассажиром роскошного персидского ковра был Ма Лян, ученик и помощник Сида Ахмета Бененхели, которого тот, не желая путешествовать в одиночестве, избрал своим спутником.
Ма Лян был среднего роста, полноват, одеваться предпочитал по-европейски, хотя и имел в гардеробе изрядное количество нарядов, привезенных из разного рода мест, в которых он, несмотря на свой довольно-таки юный возраст, успел побывать. Уроженец китайской провинции Хэбэй, он был литератором, философом путешественником, и немного волшебником – как и все те китайцы, которые изрядную долю своего свободного времени посвящали размышлениям о Пути-Дао, устройстве Вселенной и прочим тому подобным вещам, а также даосским практикам. Впрочем, практики эти состояли в основном из недеяния и созерцания, а потому старик Бененхели часто называл их «магией для ленивцев». Ма Лян, будучи человеком мирным и уживчивым, в споры с ним по этому поводу не вступал.
Итак, двое путников неспешно летели на север. Должно отметить, что, дабы не смущать своим диковинным видом и способом передвижения добрых селян, Сид Ахмет Бененхели положил держать путь над местностью как можно более пустынной и безлюдной. Такое установление он в начале пути задал своему ковру, и тот, будучи изделием волшебным, стороной облетал города, села и оживленные дороги, предпочитая им местность лесистую и ненаселенную – и делал он это самостоятельно, безо всякого вмешательства со стороны своих седоков.
- Право же, хорошо мы с Вами устроились – летим себе с ветерком, только и заботы – держать верный курс, - заговорил Ма Лян, как только увидел, что Сид Ахмет Бененхели пробудился ото сна, и расчесывает свою бороду.
- Mundus hic quam optimus, - зевая ответил волшебник, убрал красивый, из слоновой кости, резной гребень в чалму и лениво потянулся, - Однако же, неплохо было бы сделать остановку и ступить хоть ненадолго на твердь земную, потому как от долгого сидения на этом ковре у меня затекла спина, и неплохо было бы ее размять пешей прогулкой.
- Если уж на то пошло, - вторил ему Ма Лян, - Хорошо было бы по случаю заглянуть на какой-нибудь из местных постоялых дворов, да отведать горячих закусок, ибо от той сухой и холодной пищи, которую мы с вами употребляем, наше здоровье скорее ухудшится, нежели улучшится, если же мы не разнообразим в скорейшем времени наш рацион, то расстройство пищеварения нам обеспечено, а то и что похуже.
- Тебе бы только брюхо набить! Мало того, что ты день-деньской сидишь сиднем или лежишь, ешь по шесть раз в день – так тебе еще и горячие закуски подавай!
- Дело не в том, сколько раз в день человек принимает пищу, но в том, в каком виде он ее принимает. Мы взяли с собой достаточное количество съестных припасов, но каких? Хлеб, безвкусный настолько, что начинаешь сомневаться в его материальности; солонина, от которой воняет, как от нищего оборванца; сыр, такой твердый, что им можно пушки заряжать… Не знаю как Вы, уважаемый, но я не могу больше так питаться.
- Да, не умеешь ты ценить прелести походной жизни, - Сид Ахмет недовольно поморщился, - ну да ладно. Уж если ты действительно так хочешь этих самых пресловутых горячих закусок, то будь по-твоему – опустимся на землю около ближайшего города и отправимся прямиком в трактир или на постоялый двор, но только долго там не будем задерживаться – эти французы не внушают мне доверия, и не будь я Сид Ахмет Бененхели, если они не устроят нам какой-нибудь подвох или пакость.
- Невысокого же Вы мнения о местных жителях, учитель, и, думается мне, напрасно. Уверен, они примут нас вполне радушно – ведь мы не досаждали им, и зла не чинили, так с чего же им строить нам козни?
- Может быть ты и прав… Но все-таки будем осторожны, а также неприметны – дабы избежать любых неприятностей.
Сказав это, Сид Ахмет Бененхели взмахнул руками, пробормотал несколько неразборчивых слов – и ковер-самолет, этот замечательный волшебный транспорт, плавно и мягко опустился на землю.
Сид Ахмет, как только ковер коснулся тверди земной, тут же вскочил на ноги и быстрым шагом прошелся вокруг полянки, на которой путники порешили остановиться – так не хватало ему в пути движения.
Ма Лян же, напротив того, подниматься не спешил, а когда все же пришлось – сделал это с таким громким кряхтением, что Бененхели удивленно уставился на него и проговорил:
- Клянусь одеянием Пророка, ты кряхтишь так, как будто это тебе скоро исполнится девяносто лет, а не мне.
- Вот же напасть какая, - китаец хлопнул себя по лбу, - Ведь сегодня Ваш день рождения, а я, глупый, совсем про это позабыл! Тем более нам нужно посетить трактир, потому как это событие достойно того, чтобы быть отмеченным обильной пищей и добрым вином.
- Ты прекрасно знаешь, что вина я не пью, впрочем, тебе это не возбраняется – если будешь соблюдать меру, конечно. Что касается обильной пищи, то тут я наравне с тобой буду пировать, но меру и в этом случае надобно знать, ибо мудрейший Гиппократ, цвет и зерцало лекарей, утверждал: «Cibi, potius, somni, venus omnia moderata sint».
Сказав это, Сид Ахмет Бененхели свернул ковер и хорошенько запрятал его в близлежащих кустах. Затем он снял с головы свою роскошную чалму, и принялся рыскать в ней, выискивая карту Аквитании, с которой он хотел сверить их местонахождение.
Уважаемый читатель наверняка удивится: что же это за чалма такая у старого мавра, что он вынужден затратить некоторое время, дабы найти в ней клочок бумаги? Что же, резонный вопрос, и автор незамедлительно дает на него ответ. Дело в том, что чалма у Сида Ахмета была самая что ни на есть волшебная, и волшебные ее свойства проявлялись в том, что была она внутри гораздо больше, чем снаружи, ибо содержала в себе некое магическое пространство, и могла эта чалма вмешать в себя превеликое множество различных предметов, как то: книги, перья, чернильницу, запасные сандалии, мешочки с различными травами, семенами и сушеными плодами, баночки с загадочными снадобьями, несколько ложек, пару кусков ароматного мыла, фонарь, магический посох и, наконец, стопку географических карт, из которых одну, карту Аквитании, Сид Ахмет Бененхели после долгих поисков таки извлек на белый свет.
Чалму же эту, как говорят, сделал в стародавние времена учитель Сида Ахмета по имени Бурнух аль-Фарадж, который был могущественным чародеем и большим мудрецом…
Но довольно нам разглагольствовать о чалме, потому как Сид Ахмет уже развернул упомянутую карту и определился со своим, а равно и с Ма Ляновым местонахождением. Путники остановили свой полет неподалеку от небольшого селения, звавшегося не то Ларош, не то Ларжен – на этот счет у автора этой истории, увы, нет достоверных сведений – известно только, что селение то находится в десяти-пятнадцати милях к юго-западу от Шале.
В это то селение Сид Ахмет с Ма Ляном и направились, дабы осуществить все, что было задумано ими относительно пиршества и пешей прогулки.
Надобно сказать, что мавры, а тем более китайцы, нечасто появлялись в небольшом этом селении, поэтому Сид Ахмет, вящего спокойствия ради, наложил на себя и на спутника своего чары Отвлечения Внимания, которые позволили путникам нашим проследовать через селение, не улавливая удивленных взглядов и изумленного шепота за спиной.
Да, воистину удивительно свойство людей не обращать внимание на вещи, которые, по их представлению, происходить ни в коей мере не должны… Магия только лишь направляет это свойство в нужное, что называется, русло, и вот уже наши путники преспокойно идут по главной улице Лароша – будем для вящей определенности называть поселение именно так – и на них, на путников оных, никто и не глядит толком, а встречные прохожие нисколько не дивятся Сид Ахметовой и Ма Ляновой чуднóй наружности, а некоторые из них, прохожих, даже со стариком и юношей здороваются.
Так или иначе, через некоторое время наши путешественники оказались на центральной площади селения, которое избрали они местом своего отдыха от тягот дороги. Внимательно осмотревшись, друзья избрали местом своего постоя небольшую таверну, которая показалась им милее и уютнее, нежели прочие. В таверне этой вниманию Ма Ляна были представлены все мясные и рыбные блюда, которые только заведении нашлись, а Сид Ахмет Бененхели, будучи от природы человеком весьма любопытным, принялся расспрашивать трактирщика, полного малого с добродушным лицом, о том, что такого интересного произошло в последнее время.
Трактирщик, которого звали Пепо, был малый говорливый, поэтому ничего скрывать не стал и выложил своему почтенному собеседнику – а Пепо определил Сид Ахмета как личность почтенную – выложил ему всё, что случилось за последний месяц в селении его. А случилось немало событий, как малых, так и достойных пристального внимания. Украли двух кур у мельника, у сельского головы увели лошадь, а у цирюльника издох ишак. Были и приятные происшествия – в семье крестьянина Жака Дордена родилось сразу трое сыновей, окрестные фермеры собрали на удивление большой урожай яблок, никто сильно не болел, а потрясения, которые будоражили страну, обходили Ларош стороной.
Более прочих заинтересовало Бененхели следующее известие: совсем недавно, за два дня до появления путников в Лароше, к уважаемому селянину, Дидье Сюрмону, явились двое церковников, назвавшись легатами Ордена Святого Благочестия, и забрали его дочь, Мелиссу, обвинив её в ведовстве, непочтении святой Церкви, поклонении демонам и блуде.
- Между тем, - заметил Пепо, - Мелисса с виду была девушка набожная, в церковь ходила регулярно, была со всеми вежлива, и вообще, находилась под строгим родительским присмотром. Ума не приложу, как она могла быть ведьмой!
- Скажите, почтенный Пепо, а была ли та девушка писаная красавица, или же так – ни рыба ни мясо?
- О, почтенный Сид, скажу я Вам: свет белый не видывал второй подобной красотки, хотя, свет-то, может статься, и видывал, но трактирщик Пепо – никогда. Стройная, лёгкая, лицом бела, волосами черна, а глаза – о, ничто не сравнится с теми глазами – разве что небесная лазурь! Эх, был бы я на двадцать годочков моложе, да не была бы девица эта ведьмой – попросил бы у старика Сюрмона её руки, ей-ей!
- Хмм… Кстати, а не ходило ли в последнее время каких-нибудь слухов… Ммм… Скажем так, о личной жизни новоиспечённой ведьмы?
- Уважаемый, да Вы, ей Богу, как в воду глядите! Ходили, ходили слухи, да ещё какие! Говорят, - тут трактирщик перешел на шепот, - говорят, что Мелиссу эту заприметил молодой дворянин, племянник местного коннетабля, Гастон Жене де Камю. Дядя его, Эмильен Амори де Камю, маркиз Велье, важная шишка, предводитель дворянства, коннетабль и вообще человек в нашей местности не последний. И племянник под стать ему, благородный, красавец, ну и единственный наследник к тому же.
- Ммм… - Сид Ахмет задумался, - а дядюшка, конечно, не обрадовался тому, что племянник приударил за селянкой…
- Ну, было дело такое. Да только что уж теперь, когда её церковники взяли…
- Скажите мне, добрый Пепо, а где можно этого молодого дворянина, коему имя Гастон де Камю, разыскать?
- О… А Вам, собственно, зачем?
- Хочу потолковать с ним обо всей этой истории – надо признать, она меня превесьма заинтересовала и удивила.
Сказав это, Бененхели улыбнулся самой невинной улыбкой, на которую только был способен. И надо же – улыбка возымела действие – а может быть Пепо просто проникся доверием к своему почтенному собеседнику, так или иначе трактирщик поведал следующее:
- Ну, найти молодого человека, в общем-то, не трудно – целый день он торчит у местной церкви – а именно там заточена его ненаглядная Мелисса. Пойдите туда хоть завтра утром – бьюсь об заклад, что он будет сидеть перед церковными воротами и распевать песни, слезливые и жалобные настолько, что тронули бы, верно, самого Руперта Безжалостного – но только не тех двух легатов…
Руперт Безжалостный, к слову, был в те времена личностью достаточно известной – и известной печально. Происходил он из дворян, из древнего, но обедневшего рода с юга Франции. Одно время Руперт этот служил в армии, но воевать ему быстро надоело, да и платили ему мало, а до денег этот господин был жаден так, как не всякий иудей-ростовщик бывает жаден. Так или иначе, Руперт из армии дезертировал, а с ним и ещё полсотни солдат. Все они сделались разбойниками – и автор, надо сказать, считает это неудивительным, потому как люди порядочные и законопослушные не дезертируют из королевского войска, не порочат, как говорится, честь мундира, а честно несут свою службу к вящей славе страны и короля. Руперт же был, помимо того, что жаден, к тому же еще и бесчестен, гневлив, жесток и, как читатель, верно, понял уже по его прозвищу, безжалостен. По всей видимости, именно эти качества помогли ему стать в конечном итоге главарём упомянутых дезертиров-разбойников, и тут-то они, качества эти, и проявились, что называется, в полной мере.
Впрочем, наша история отнюдь не об этом мерзавце, так что вернемся-ка мы к нашему седобородому волшебнику и его желтолицему спутнику.
Бененхели и Ма Лян – будучи людьми весьма последовательными, и планы свои редко изменяющими – закончили, тем временем, разговоры свои и беседы, и приступили к трапезе, столь обильной и разнообразной, сколь разнообразной и обильной бывает обыкновенно трапеза путешественников, долгое время питавшихся только лишь хлебом, солониной, да свежим воздухом. Чего только не было теперь на столе у старого Бененхели и доброго Ма Ляна! Баранина, телятина, запеченная с яблоками зайчатина, мясо птицы, копчености, тушености, колбасы, салаты, вкуснейшие сладости – фантазии автора, да и памяти не хватит, чтобы вообразить и описать всё то, о чем ему с наихитрейшей миной поведал много позже любезный Ма Лян, по чьим рассказам сия история и написана. Итак, путники наши, отбросив все посторонние мысли, приступили к ужину, по окончании которого незамедлительно отправили в комнаты свои, дабы подкрепить силы не только телесные, но и духовные, то есть хорошенько выспаться, и встретить утро нового дня в добром здравии.
О том же, что произошло наутро с премудрым волшебником и жизнерадостным его помощником, куда они отправились, и какие соображения высказал Сид Ахмет Бененхели по поводу некой любовной истории, любознательный читатель сможет узнать из следующей главы, коль скоро она всё же выйдет в свет.